Север Херсонской области остается под контролем Украины, после того как в конце марта украинская армия заявила об освобождении больше десятка сел. «Ґрати» побывали в прифронтовой зоне и поговорили с жителями, которые рассказали о мародерстве и терроре российских военных.
Села Кочубеевской громады на севере Херсонщины, в которых проживает почти четыре тысячи жителей, в начале марта оказались на пути российских войск, наступавших на Кривой Рог. Но уже 31 марта Вооруженные силы Украины потеснили россиян вглубь Херсонской области, освободив одиннадцать сел. Местные жители в них возвращаются, несмотря на близость фронта. Под звуки артиллерии, которые тут слышно регулярно, они восстанавливают свои дома и уже возделывают земли. Напоминаний о российской оккупации тут уже не так много. Кое-где разбитые крыши, несколько подбитых БТРов возле хат, расстрелянная и сгоревшая легковушка. И старый дом немецких колонистов на окраине в селе Красновка, который стоит разгромленный и пустой с тех пор, как в нем расположились российские военные. В центральной комнате, которая смотрит на сельскую дорогу, они выбили оконные рамы — вероятно тут, был наблюдательный пункт. В других комнатах окна занавесили одеялами или заставили шкафом, на один из подоконников нагромоздили ламповый телевизор и пылесос советской сборки. Матрасы скинули на пол и там спали. Повсюду валяются бычки и зеленые коробки от сухпайков, старые журналы, в основном с фото женщин на обложках. В доме страшный беспорядок и грязь. Вскрыли погреб во дворе, чтобы прятаться там от артобстрелов.
«Мы, конечно, пережили», — так начинают разговор об оккупации в Свободном, маленьком, на сто пятьдесят человек, селе по соседству. Но тут же добавляют, что тут была не Буча и не Харьков.
«У нас еще ни одна хата не разбомблена. Там побомбили, там побомбили, а мы как-то целые. То ли нас эти кресты спасли, или Господь его знает, что нас спасло», — объясняет Екатерина, пожилая женщина в платке и чистеньком светлом фартуке поверх теплой одежды. Соседи зовут ее тетя Катя.
— Вот это ад был! 12 дней мы ждали, когда кто придет, и шо оно будет просить: или денег, или есть, или табака… — говорит Лариса Онищенко, бойкая женщина 62 лет.
На ней халат на молнии, а под ним — кофта и брюки, потому что еще холодно. На голове — теплый платок, подвязанный сзади. Держит рядом велосипед — популярный способ передвижения по селу.
— Как заехало в село 15 камазов! 12 БТРов с этими буквами Z, ото размалеванное. Волос на голове дыбом стоит. И чуть свет оно уже в ворота лупит! Ой, не дай бог! — поддерживает разговор тетя Катя.
— Мы до Юрки уже добрались. Не знали, что нам делать. Родители — с краю, они заходят. Та! Это все рассказать, ой. Это ужас! — вспоминает Лариса о том, как все было.
Она одна немногих, кто оставался в селе все время оккупации. Лариса не могла уехать, потому что на ее попечении старенькие родители с инвалидностью: 88-летняя мама и 95-летний папа.
С ней рядом оставался ее муж Ленька — так она его сама ласково называет. Вот так вместе и присматривали не только за своим хозяйством, но и соседским. А это каждый день — покормить собак, кур и худобу, подоить коров.
— Благодарим, будем всю жизнь благодарить, — заверяет тетя Катя.
— На восемь дворов оставалася! Ноги так набирались водянками — ходила и огородами, и селами. Это надо долго рассказывать, не буду ничего рассказывать, — предупреждает Лариса, но потом подробно рассказывает об оккупации, история за историей. Упрашивать ее не пришлось.
Женщина называет российских военных не иначе как «оно».
— Ну, оно пьяное пришло или накуренное, я ж не знаю, что оно хотело. Оно попросило табака. Муж дал баночку табака, я вынесла ему газеты домашние: на, кури! Сидело балакало с мужем на скамейке, он пошел в конюшню, а я пошла в дом. Оно стреляло в воздух раз двадцать. А то слышу — я спичку в плиту скидываю, слышу только «бах-бах» пять раз. Я думаю: «А куда он стрельнул? Чи не Леньку убил?».
Лариса рассказывает в первую очередь о самом страшном случае, когда их с мужем чуть не застрелил российский военный. Он приставлял ей к горлу автомат — она показывает пальцами на шее, куда.
— Выхожу, опилками вся терраска устелена. Я говорю: «Что ты это сделал? Мы ж с тобой по-хорошему. Я ж тебе табак принесла, все». Он: «И я с вами по-хорошему». Что он меня не убил.
По ее словам, пули пробили замок, окно, и стену в доме.
— Если бы я не зашла за двое дверей, он бы меня убил! Это просто чудо! Я увидела, что он идет в дверь, и стала за дверь, — говорит Лариса.
Зайдя в село, россияне начали грабить дома, где не было хозяев. Забирали машины, на которых потом «галясали» по селу. Свою технику оставляли возле частных домов — для прикрытия. У тех селян, кто остался, требовали еду и алкоголь.
— Подъехал трактор — у Оли Бацюры трактора взяли, такой синенький. Подъехало трое… У одного значок, гвардеец. Он, оказывается, из-под Донецка, там он воевал. Росгвардия. И говорит другому: «Ты проверишь документы, потом я зайду». Заходит и говорит мужу: «По 50 грамм есть?». Он говорит: «По 50 будет. Ты сыну хату сегодня бомбанул?».
Оказались что эти же военные, залезли накануне в дом к сыну Ларисы и Леньки. Побили технику, морозилку, взяли серьги, украли детский спортивный велосипед и машину постреляли. Увидели грузовик — хотели забрать, но не успели.
— Я подхожу к нему и говорю: «Щас я вынесу тебе по 50 грамм». Пошла, вылила в бутылку водки и говорю: «На тебе водки. Только сделай так, чтоб уже в тот двор не заходил… Ты понял меня? И все отам передашь». А он говорит: «Понял. Там будет порядок».
Этот военный тогда Ларисе представился: зовут Толиком, позывной «Старый». Сказал ей, чтобы обращалась, если будет кто обижать. Но однажды сам пришел к ней — домогаться.
«23 числа ему рождение, — рассказывает женщина. — Заезжает во двор и говорит: «Знаешь, чего я приехал?». Я говорю: «Чего?». «Я переспать с тобой хочу». Я говорю: «Так, а Леньку куда я дену? 44 года почти с Ленькой прожили. Ти что!». Он: «Так ты ж незамужняя!». Говорю: «Так, а ты ж водку как брал, выносила, ты что, не видел, что у меня Ленька есть? Давай я паспорта вынесу». «Нет, я тебе верю».
После этого «Старый» ушел. Лариса считает, что кто-то в соседней Красновке «навел», что в Свободном есть холостые женщины. Она предупредила свою соседку Татьяну, и та успела убежать.
«Оте падло, шо стреляло у двери мне, пошло к Татьяне… И оно два раза бахнуло ей по дверям», — говорит Лариса.
Военные заняли дом ее стареньких родителей, который стоит ближе к окраине села. Пришли, когда уже стемнело.
«Баба говорит: «А я слышу, зашли в большую хату», — пересказывает слова матери Лариса. — А дед у меня заслуженный работник сельского хозяйства Украины, уважаемый. Бригадиром всю жизнь работал… И там наши фотографии, дети, все альбомы, все лежит. Оно, видно, зашли, посмотрели, взяли четыре бутылки минералки — стояло под вешалкой, взяли бутылочку лимонада, яблочко и три мандаринки. Буханочка хлеба в прихожей лежала. Я принесла свеженькую. И бабин телефончик стоял — я карточку вытянула… Телефончик забрали. Думают, щас баба наберет».
Ночью муж Ленька пошел посмотреть, что возле дома происходит. Увидел, как военные ходят и осматривают все, в ангар залезли, к соседу Боре. Вернулся и говорит Ларисе: «Не знаю, доживут ли до утра».
«И мы сидим: он в кресле, а я себе. Ждем утра, не поубивали ли стариков», — вспоминает она.
На утро эти военные пришли к ним домой просить еды. Спросили, кто ночью ходил возле дома. Ленька признался, что он. Сказал, чтобы ему показали, что со стариками все в порядке, — только после покормит.
«Пришел — дед и баба живы. Рама вытянута, — рассказывает Лариса. — Я прихожу — закатка возле погреба. Я говорю: «Кто выносил закатку?». А они молчат. Человек 30 там стоит вот так вот, а я не испугалась: «Я тому бутылку дам! Покажите того, кто выносил закатку!», Подхожу к погребу, там стоит отакая колодка, замок — я поняла, что там прятали пленных. Потому что говорит: «В подвал не заходите». Я говорю: «Та он мне не нужен, вы уже, что надо, вынесли».
Женщина вспомнила, что погреб охраняли несколько человек. Когда она пошла варить еду, услышала, как один сказал: «Шире шаг». Она поняла, что подгоняли пленных.
«Я ж так хотела подсмотреть с веранды, кому ж он сказал «Шире шах», — рассказывает. — А он отак за мной идет, чтобы я не оборачивалась. А я ж хотела так заглянуть, а там обоями так закрыто у нас от солнца было. И он проследил, ну, заслонили короче. А тогда как они уже поехали, эти стяжки валялися».
Все время оккупации Лариса с мужем передвигались по селу только огородами и дворами, боялись выходить на улицу, чтобы не расстреляли. Всех селян россияне заставили носить белые повязки.
«Если бы не 50 грамм, не выжили б, — признается женщина. — Вот так вечер подходит, с утра как пили чай, обед настает — мы ничего не едим. Вечером: «Что будем есть? Та давай вжарим по крашанке». Ту крашанку ты туда — а оно тебе не лезет. Потому что твои дети не дома. И там двое инвалидов, три раза за ночь надо наведаться. Та, всего пришлось…»
Соседка Ларисы через несколько домов — Галина Мамедова с мужем Адильханом — убежали, но не сразу.
«Сначала они по-хорошему вроде бы, ничего, — говорит Галина. — «Мы вас вызволяем», хотя не известно, от чего они вызволяют нас. А потом же ж начали «бомбить» хаты. Когда уже понапивались или там обкуривались. Не знаю. Ну, уже тогда страшное, что делали. Тогда мы с мужем взяли и убежали — побоялись».
Мы разговариваем с ней возле ее дома. Подъезжает муж — на инвалидной коляске. Они оба пенсионеры уже много лет, хотя ей только 54, а Адильхану 55: работали на комбинате в Кривом Роге, «по первому списку», то есть особо тяжелая работа. Переехали в село ухаживать за мамой Галины, похоронили ее, и так тут и остались. Дочка работает в Ингульце на «Метинвесте». Галина вышла в ее рабочем халате.
«Они заходили и сказали, что мы вас будем вызволять. Я говорю: «От чего? У нас все хорошо, нас необязательно вызволять», — рассказывает Галина о российских военных. — Сказали по хатам посидите, и никуда не выходите. Мы сидели только через окно смотрели, что и танки идут, и какие-то машины ездят».
Муж поправляет, что это были не танки, а БМП.
В разных концах села россияне поставили свои блокпосты, а местным жителям не давали выходить на улицу. Как и Лариса, женщина рассказывает, что военные спрашивали у местных еду: яйца, мясо. Если не было дома хозяев, сами заходили и брали, что хотели.
— Кто они были, как думаешь? — спрашивает Галина у мужа, откуда были россияне.
— Кацапы. Та молодые пацаны, кто там был, — отвечает тот.
Галина рассказывает о побеге: «Они сказали, что будут забирать всех и будут вводить «ДНР» и «ЛНР»… В четыре часа ночи встала. Потому что не хотела, чтобы это они вводили… Вот это мы собаку забрали и поехали вместе с ним. Муж поехал по селу через проулок, а я шла с собакой через огороды. Там встретились, и уже толкала его под гору. Как-то выехали».
«Та я говорил, больше никуда не буду текать. Пойду к хлопцам, буду воевать», — храбрится Адильхан.
В соседнем селе Камянка была другая история о побеге, которая могла закончиться трагедией.
«Нам позвонили и сказали, что они уже в соседнем селе находятся, — рассказывает о произошедшем с ее семьей Алена, молодая женщина. — У нас есть мотоблок. Мы загрузили всякие вещи. Пошли, думали, пересидим там дальше, в посадке. Думали, может, пройдут и все. Мы сидели там — муж вернулся мопед забрать. И ехали оттуда пять БМП эти российских. И там мотоблок стоял — мы ж с детьми, двое детей и соседские дети были со мной. Один БМП по полю проехал, начал по нам стрелять. Мы по посадке начали бежать, осколками мотоблок зацепило. И собаку еще с собой тянули, здоровую. Мы бежали, потом из пулемета по нам стреляли. Дети — одна на руках маленькая, сейчас ей 11 месяцев. Они ж видели, мы стояли под посадкой — поле вот так, они ехали по полю. Повернулись — дети, коляска. По нам стреляли».
Семья пересидела оккупацию у тетки в Лесном. Там тоже проходила российская колонна, но они не задержались, а пошли дальше. Их дом в Камянке военные разграбили.
«Они у нас жили, повытягивали все, пораскидывали, позабирали некоторые вещи, посуду позабирали, сбоку немного окна повылетали», — описывает ущерб Алена.
Местные мужики, которые прятались по соседним селам, в том числе Аленин муж, делали вылазки в Камянку.
«Тут когда стояла возле остановки российская БМПшка, ее немного в задок подстрелили, она целая стояла. Так у меня муж с соседом сюда пешком приходили, все оружие повытягивали оттуда, разобрали и нашим хлопцам пораздавали», — говорит она с нескрываемой гордостью.
Вернулись, как только россиян выбили из села. Потом к ним приехала свекровь с внуком, после того как бежали из села, которое до сих пор оккупировано.
«Словно всю жизнь так было, — пожимает плечами Алена и добавляет. — Старшая боится. Она страшится, ночью не спит. Оно ж гупает, стены дрожат. Мы привыкли — гупает и гупает, уже знаем, где вылет и прилет. Куда прилетело, откуда стрельнули».
Дочке шесть лет. Алена говорит, что еще месяц, после того как по ним стреляли в посадке, девочка спрашивала: «Меня не застрелят? По нам не будут больше стрелять?». Выходить гулять на двор ей до сих пор страшно.
По дороге проезжаем в Пригорье, небольшое село на 400 человек. Останавливаемся поговорить с мужиком, который курит возле дороги.
— Как вас звать, — спрашиваем.
— Николай, — отвечает, затягиваясь папиросой, а потом поправляется. — Мыкола уже. Уже Мыкола. Я сказал нее… За то, что твари, что они начудили тут… Всю жизнь перепаскудили. Не курил полтора года.
Мыкола местный — но родился в Красновке, а в Пригорье переехал, когда женился. Жили сначала в немецкой хате «колонистов», а потом рядом построили уже новый дом. Все сам. Руки у него большие, грубые — рабочие.
— Вы здесь были во время оккупации? — стандартный уже вопрос.
— Не-не, — отвечает, — Я детей отсюда, внуков… Мы не выезжали — мы бежали! Пешком шли 7 километров. Они тут вечером. Мне невестка говорит: «Па, машины ездят». Я выхожу — та какие машины, БТРы! Они сразу окружили Пригорье. У меня за сеновалом стал БТР, 14 раз стрелял. И тогда мы огородами… Я как был, так и ушел. Жена документы взяла и все… У меня у дочки квартира в городе, у сына квартира в городе. Успел как раз вовремя.
Дом не тронули благодаря соседке, которая за ним присматривала. А вот машину сына россияне забрали — нарисовали «Z» и ездили на ней.
— Сильно мародерили в селе?
— То там козу съели, зарезали, то там кабана зарезали. Бар обокрали. Они сразу, через окно, а потом двери вырвали — и через двери залезли.
— Все живы?
— Не, одного застрелили. И машину расстреляли. Не знаю, не видел почему. Как мы уже с сыном вышли, видим, дверка открыта — расстреляли. Его сразу убили, а выжила ли она и ребенок, не знаю. Молодые, из соседнего села.
— Страшно было?
— Да за себя нет! За внучку, что она это слышала и видела, четвертый класс. Тут выдержала все, не боялась, а в город поехали — сирена, все. «Дед, бомбить не будут?»…
— Сейчас часто слышно обстрелы?
— Ну, да, и днем, и ночью, и в обед, и вечером. Та это еще ничего. Оно не воспринимается. Кто его знает, куда оно полетит. Понятно, шо держимся. Но оно ж отражается — уже седьмой десяток.
Десяток освобожденных сел Херсонщины — это еще все-таки не мирная жизнь. Здесь постоянно слышны звуки артиллерийских боев, над головами пролетают ракеты, которыми россияне стреляют по Кривому Рогу. Через эти села проходит эвакуационный маршрут из Херсона и других оккупированных территорий области. Регулярно поступают плохие новости: 11 мая из артиллерии россияне обстреляли колонну машин переселенцев, ранения получил, в том числе, маленький ребенок, а перед этим долго не выпускали людей, чтобы обеспечить прикрытие собственной военной техники; 17 мая накрыли колонну гражданских машин из «Градов» — трое людей погибли и шестеро получили ранения.
В Заградовку едем, чтобы поговорить с местной старостой. Село находится близко к линии фронта, но несмотря на обстрелы, она не уезжает, не бросает своих людей.
На въезде в Заградовку военные предупреждают, чтобы мы были осторожны, потому что сегодня «по нам танчик работает».
Сейчас в селе где-то 180 человек, а до войны было полтысячи жителей. Весна в самом разгаре, солнечно, кусты сирени пахнут, ирисы и тюльпаны во дворах. А улицы безлюдные. Только птиц и домашний скот кое-где видно за забором. Центр села побит артиллерией. В школу, где люди приготовили себе укрытие, дважды было прямое попадание. Били по Дому культуры. Около 30 домов стоят с разрушениями.
В центре возле столба линий электропередач возятся трое мужиков, пытаются починить электричество после вчерашних «Градов». Восстанавливают уже в шестой раз.
«Как вы вот это проехали, так сегодня небезопасно», — встречает нас возле своего дома староста. Женщина просит не называть ее имени и не делать фото — боится россиян.
Из-за ее слов еще сильнее чувствуется напряжение. И тишина, и звуки артиллерии — все кажется небезопасным.
«Вчера, например, десять штук, если не больше, прилетело сразу, — рассказывает женщина. — И сколько вчера разрушений по селу пошло, и коров поподбивало… Страшно. Они раз выкинули его — и текают, чтобы их позиции не заметили».
За время вторжения погибла местная жительница от осколков. Шестеро раненых — их отвезли в больницу в Кривой Рог. В обстрелах гибнет скот. Те, кто выехал, просят старосту организовать скотовозы, чтобы спасти своих животных.
Россияне так и не смогли зайти в село, хотя вся Кочубеевская громада, к которой относится и Заградовка, была оккупирована.
«Один раз они попали на крайнюю улицу в селе, там почти нет людей, — рассказывает староста, — Они только в один дом зашли, где человек жил. Они там вреда наделали, перевернули все. Что у женщины было, все позабирали там, что им понравилось. Постреляли собак, обстреляли дом. Слава богу, той женщины дома не было. Бежали камышами через речку, как-то так обошлось».
«Ну, наши вооруженные силы хорошо смотрели за ними, наблюдали их, вовремя заметили и немного…», — добавляет она.
Староста — единственная представительница местной власти. Все депутаты уже выехали. Выехала и фельдшер. Теперь некому оказывать срочную медпомощь.
Не выезжают, в основном, пожилые люди. Есть такие, что не встают с кроватей. Всем им староста развозит гуманитарку.
«Сама тягаю эти ящики. Везу сюда, добываю этот бензин, прошу хлопцев, едем забираем, сгружаем. Тогда тоже под обстрелами раздаю. Когда немного больше бензина было, прямо по селу каждую хату объезжали, под самую хату, чтобы не подвергать опасности людей. А на сегодняшний день немного тяжелее, то уже приходиться к сельсовету», — говорит она.
«Очень страшно, — добавляет. — Но не могу я бросить. Каждый немножко держит какое-то хозяйство. И люди садят огороды все-таки. Мы ж хотим на осень, как сказать, мы надеемся, что будет победа до осени. Не хотим, чтобы за войной был голод».
Разговор прерывает внезапный объемный звук артиллерии. Потом еще и еще. Староста прислушивается.
«Вот это постоянно так», — говорит.
За это время она научилась различать, кто стреляет и когда нужно прятаться. Сейчас не нужно.
«Но знаете, что страшнее всего? Что не успеваешь прятаться. Сейчас такая техника, что мгновенно, буквально доля секунды — и уже рвется. И там где стоишь, падаешь бегом на землю, чтобы хоть не поранило так. Просто конечно страшно… Никуда не еду пока что, выдерживаю. Но не уверена, выдержим ли мы», — признается женщина.
Нервы на пределе — она начинает плакать. Мы-то уезжаем, а ей оставаться тут, под обстрелами. Это невозможно тяжело, потому обнимаемся напоследок.
«Хочется, чтобы все живые остались, собрались. Как можно скорее. Очень сильно хотелось бы. Будем верить в победу, в то, что нам помогут. Кто как, кто чем может», — говорит она на прощание и благословляет в дорогу.
В последних числах мая пришли хорошие новости: украинские войска контратаковали на Херсонщине как раз в этом Южно-Бугском направлении. Они продвинулись вглубь области на 10 километров, нанеся серьезный урон технике и личному составу российских войск в Давидовом Броде и заставив их панически уйти из Николаевки.
